В школьном учебнике и на стене в классе – в университетской аудитории – в жизни, любви, дружбе. В детстве – с его азбукой, что писал для деревенских ребятишек и с щемящей душу собачкой, с которой подружился лев, в юности с его военными рассказами, от страшной правды которых захватывало дух, в зрелые годы – с его цыганами и безысходностью, силой слова, понимание которой, понимаешь, делает тебя лучше… И всегда, всю жизнь – с его «Анной Карениной»…

Когда он, старенький и немощный отправился в свой последний путь в Оптину Пустынь, отвергнутый, отстраненный от Всевышнего людьми, но верный Ему своим сердцем….знал ли, что уже стал бессмертным? Что останется навсегда? И в 19, и в 20 и в 21 веке? И потом, и навечно?

Пряча в усах сочувствие к тем, кто так и не понял, как он любил Христа, знал ли, что имя свое уже оставил потомкам как драгоценное наследство?

…Мы заблудились по дороге в Ясную Поляну, «вы к Толстому?» - случайно встреченный по дороге паренек, указал путь, и улыбнулся: там все осталось так, как было при нем…»

Все осталось – и яблони, и конюшня, и сама усадьба, светлыми окнами комнат выходящая в сад, аккуратно заправленная узкая солдатская койка, письменный стол и лампа….коробки из-под табака и стопка бумаги…

Серый конь тычется мягким замшевым носом в мою ладонь…

Лев Николаевич, вы знали тогда, мучительно склоняя лоб над строчками «Анны Карениной», что, спустя два столетия в Афинах ученые со всего мира будут говорить о вас, благоговейно произносить написанные вами слова…?

Что на другом полушарии, в таком далеком от Ясной Поляны Нью-Йорке, владелец книжного магазина будет гордиться полотном на выбеленной стене: тоненькая фигурка в черном, окутанная вихрем снежинок, спешит к мчащемуся паровозу…

Знал. Конечно, знал. Потому и попросил похоронить без таблички, фамилии, и эпитафий. На одной из опушек леса, что окружает усадьбу, в том самом месте, где еще маленьким, с братом, бегал и верил в чудо-чудное… Оно и произошло с ним – это чудо… И с нами, счастливыми обладателями всего им написанного…

Зачем Толстому надгробная плита? Зачем слова на ней? Все сказано холмиком, поросшим зеленой травой. Все сказано этой тоненькой фигуркой в черном, окутанной вихрем снежинок, которая вот уже два века торопится к мчащемуся паровозу…

Все сказано… Все уже в бессмертии. Навсегда.