Больше двух лет длится ее дело, связанное с денежными компенсациями репрессированным согражданам, на которое они имели право рассчитывать, опираясь на действующий закон РФ. Будучи уверенной, что, если действовать в рамках закона, можно добиться положительного результата, Каланиду взялась за это трудоемкое дело, вызвавшись от имени общества «Σχέσεις Ζωής» добиться компенсаций для репрессированных греков. Наша газета следила за этим процессом с самого начала и информировала читателей о его продвижении. Спустя два (!) года Аргири Каланиду вновь рассказывает нам, на каком этапе находится это дело и, когда грекам, подавшим заявления в Генеральную Прокуратуру Москвы, ждать положительного ответа от российского государства.

Эпистолярный роман с госслужбами

За два года госпожа Каланиду выучила законы РФ, касающиеся реабилитации и компенсаций репрессированным, наизусть. Она сидит в окружении стопок документов, своего эпистолярного романа с российскими госслужбами. Главная папка украшена оберегом: на ней лик Христа. По ходу истории я понимаю, что, когда опробованы все «земные» способы, остается надеяться лишь на помощь высших сил. Например, в последние визиты в московскую прокуратуру, ей объясняли, что в Аджарию и в Абхазию за архивными справками репрессированных греков придется ехать самой. Она бы и поехала, как ездила, например, в Краснодарский край, но вовремя спохватилась: а где в законе сказано, что потомки репрессированных должны самостоятельно колесить по просторам всего бывшего Союза? И для чего? Чтобы делать работу за госслужбы?
- Мне служащие говорят: «Все правильно вы делаете, но мы ничего не можем сделать, пока не придет сигнал свыше...», «Мы все понимаем, но пока не придет распоряжение…». А я говорю: «Вы мне укажите, что я делаю неправильно, я хоть что-то незаконное делаю? Или я вышла за пределы закона? Почему я должна ехать в Аджарию или Абхазию, чтобы получить эти архивные справки? Предоставьте вот этот закон!

Народ, всю жизнь обманутый…

- Это вы какую партию заявлений обрабатываете?
- Первую, все первую. 200 семей. Я случайно встретила в Москве журналиста Никоса Сидиропулоса. И он удивился: такая работа проделана, и был уверен, что мне помогают серьезные люди. Посмотрел на мои бумаги, их тогда было чуть меньше, чем сейчас, и говорит: «Представляю, сколько денег понадобилось, чтобы это все сделать». А я: «Не надо ничего представлять. Для меня самое главное – завершить это дело». Потому что мой народ всю жизнь обманутый, я хочу этим людям вернуть веру. У меня 4 тысячи человек на очереди. Если бы у меня были деньги, я бы не взяла у людей и того, что взяла. Я только за доверенность на каждую семью отдала по 80 евро. Это помимо того, что только с Нового года я уже раз семь слетала в Москву. Вот какие расходы. И никто не приходит и не говорит: «Тебе помочь?». Никто. Только приходят и возмущаются: «Что это? Обобрать людей?». Я хочу с первыми людьми закончить, а дальше посмотрим, как будет. Но я всегда хотела помогать нашим людям, и буду им помогать.
- А в чем, по-вашему, возникла проблема в Москве? В массовости вашего запроса?
- Помнишь, я рассказывала, что многие люди получили реабилитацию, но им не сказали, что они имеют право на компенсацию? Вот и в этот раз, как и в прошлые разы, меня в прокуратуре спрашивали: «А вам только справки архивные нужны?». Я говорю, что нет, мне все нужно. Почему-то с другими репрессированными народами так не обошлись, только с греками так поступили, не выплатив большей части из них полагающуюся компенсацию. Им не сказали, что если в течение трех лет они не взыщут компенсацию за потерянное имущество, то они лишатся этой возможности.
- Почему только с греками так поступили?
- А вот ты мне скажи, пожалуйста. Потому что такие наши люди, боятся лишний раз рот открыть, боятся всего. Сколько раз их обманывали, что они пережили… Конечно, я их понимаю.
Аргири показывает мне бумаги:
- Вот, посмотри. Один раз мне позвонили, чуть ли не ночью и говорят, что мы рассмотрели ваше заявление, приезжайте. Мол, 20 семей у нас из Краснодарского края, мы сами туда запрос направим, а остальные – из Абхазии и Аджарии. И говорят, что, вот, если мы сами запрос будем направлять, это займет очень много времени, а если вы отправите, может, быстрее будет. На это я, не раздумывая, обращаюсь в курьерскую службу, плачу такие деньги и все это отправляю, и что мне отвечает Грузия? Вы знаете, все, что происходило до 93 года, мы к этому не имеем никакого отношения, после 93 года, да. Этот ответ был прислан на электронную почту, он у меня тоже хранится. Помимо бумажной переписки, я вела и электронную переписку со всеми службами, и она у меня тоже вся хранится.
- Как реагируют на задержку люди, которые два года назад подали заявления?
- Есть такие люди из наших, которые изначально были настроены против меня скептически, и теперь злорадствуют: видите, мы же вам говорили.
- А в Москве с каким настроением вас принимают?
- Один начальник мне говорит: «Госпожа Каланиду, мне стыдно вам в глаза смотреть. Если бы вы обратились к нам 6 лет назад...» А я: «Что изменилось? Может, закон изменился?». «Нет», - отвечает, - «просто 6 лет назад у нас в отделе 15 человек работали, а сейчас только два». Получается, у них не было работы, а тут я такую работу им подкинула? Поэтому? Ну ладно, пускай действительно так, но ведь прошло два года! Теперь я написала заявления двум главным начальникам, и думаю в сентябре, когда я снова полечу в Москву, дело должно сдвинуться. У меня в Москве целый чемодан документов, не могу все возить туда-сюда. Когда я приехала в Краснодар и собственноручно привезла им документы, они так удивились, некоторых документов у них не было, я им их привезла. Я сделала за них всю работу, все предоставила, все, что у меня просили. В сентябре дело должно завершиться. Вот, пусть все читают газету, а не звонят каждый с вопросами: что, как и на каком этапе мы находимся.

Вернуть людям веру…

- В начале процесса вы, наверняка, не задумывались, как надолго он растянется…
- Перед тем, как начинать это дело, я обратилась в прокуратуру, разговаривала с Москвой, и мне сказали, да, можете приехать, подать документы, получить компенсацию, закон существует, все в порядке. С моей стороны все было сделано четко, было сделано больше того, что требуется. Теперь, почему меня водят по кругу, я не могу понять. Не то, что не могу понять, я поняла это…
- И почему?
- Они думали, что я устану, понимаешь. Тем более из Греции, приеду пару раз, а потом оставлю все, типа я устала, не хочу. Нет. Я буду идти до последнего, как бы тяжело мне не было, я буду добиваться. В конце концов, хоть один раз за все годы существования этого народа, он должен быть оправдан. Хочу вернуть веру этим людям. Почему-то всю жизнь они всем обязаны, но никогда не имели прав. Всю жизнь они только должны. Почему? Мне очень обидно за мой народ. Где бы они не жили, они всегда стараются сделать все возможное, чтобы не нарушать никаких законов, стараются быть во всем правильными. А почему так в жизни у них выходит, что они только всем должны? Про наш народ говорили, что мы предатели, что кого-то там предали. Но когда стали выяснять, оказывается, более замученного народа не было. Никогда мы не были предателями. Наоборот, были героями. Сколько было наших солдат во Второй мировой войне? И никогда я не находила никакой информации, подтверждающей, что мой народ был предателем или лентяем, чтобы на них работали, а они отдыхали. Такого не было никогда. Никогда. А как было? Идет человек с работы в 38 году, его забрали, всё, расстреляли. Потом – простите, извините, недостаток информации, но человека уже нет, расстреляли. Что теперь делать? Реабилитировать. «Большое дело». Что не преступник, и ладно. А людей, судьбу которых решали за три дня, и скольких погубили… Они не считают это преступлением?

…К нам только по преступлениям!

- Мне ещё в начале дела сказали в прокуратуре: «А к нам только по преступлениям». На что я ответила, что я, значит, пришла по адресу. А как это назвать? Вот ты стоишь, готовишь ужин, а к тебе внезапно приходят и выводят из дома, тут же, на твоих глазах, заводят других. Везли их в скотских вагонах, полуживых, и делали остановки, чтобы не везти мертвых, закапывали их на этих станциях – и тех, кто умер, и тех, кто был еле живой. Все карточки, что они говорят – карточки, все в Москве. Мне так и сказали в Краснодаре: «Вы не переживайте, если мы не найдем чего-то, сделаем запрос в Москву, у них все данные есть!». Эти карточки, почему нам не выдают из Москвы? Когда забирали семью, заводили карточки, они сопровождали семью, а потом карточки отправлялись в столицу. А семья, пока доезжала до места ссылки, из нее уже два-три человека были закопаны где-нибудь на промежуточных станциях. А в карточках, отправленных в Москву, эти люди значились. Вот как получается. Почему это делалось? Чтобы уйти от ответственности. И я так в прокуратуре и сказала: «Это не преступление?!». А сколько лет эти люди были под ограничением без права передвижения? На полях хуже, чем рабы пахали. А сколько там, на месте умирало, сколько? Миллионы. В бумагах, может быть написано – тысяча, а на самом деле – гораздо больше.
- Я вижу, с какой вы горечью говорите обо всем, и вспоминаю нашу первую встречу, с каким уважением и уверенностью вы говорили о российском законе.
- Так как я родилась и выросла в Советском Союзе, я не хочу никаких скандалов. Я уважаю. И мы все такие, наши люди, мы уважаем и ценим наше прошлое. Два года длится это дело, оно давно уже должно было закончиться. Все данные, все бумаги, я все предоставила. И не хотела бы я дойти до того, чтобы возник какой-нибудь скандал. Мы сейчас, слава Богу, живем в своей стране. Но прошлое не может вот так забыться, это невозможно просто вычеркнуть. Это слишком тяжелая память. Когда меня спросили в Москве, почему именно я взялась за это дело, я не могла просто так ответить, понимаешь, у меня перед глазами встала картина семьи моей матери, особенно – лицо матери. Моя мама в 49 лет ушла из жизни. Вырастили нас с такими муками, уже вроде бы смотреть на нас и радоваться. У мамы были два больших желания: увидеть, что мы не преступники, и хоть одним глазом увидеть родину. Грецию. Когда я была ребенком, я думала, что эти взрослые люди, мои родные, не спят, не едят, не отдыхают. Вот такая была тяжелая жизнь. И поэтому мне очень нужны эти справки, и все остальное, что нам полагается. Закон есть закон. И надо дать свершиться правосудию. Я верю закону. Служащие должны привести закон к исполнению.

От имени Российской Федерации

- Может и вправду, нужно было рассказать людям о возможности получения компенсаций и пусть бы, кто может, занимался бы этим делом сам?
- Я не представляю, как бы повели себя службы с теми людьми, которые поехали бы сами запрашивать компенсацию. Я поехала от имени общества и встретила такое обращение. Я не знаю, почему. Мне стыдно. Стыдно. И в то же самое время, я не хочу ссориться, я хочу справедливости, хочу, чтобы все закончилось правильно. Мы не просим чего-то, что невозможно выполнить, и мы не просим чего-то незаконного. Я думаю, в сентябре у меня уже будут четкие ответы от начальника прокуратуры и начальника информационного центра МВД, хочу верить в то, что будут приняты правильные решения. И мы получим все архивные справки, касающиеся Абхазии и Аджарии, и данные об отнятом имуществе.
- Вы думаете, что всеми этими сведениями располагает Москва?
- Да. Все находится в Москве. Когда мне служащие информационного центра МВД, и в прокуратуре, кстати, тоже, сказали, что Абхазия не входила в состав Советского Союза, я была в ужасе. А к чему она, к Америке, может, относилась?! Я не знала даже, как говорить с этими людьми! Хотя я 25 лет живу в Греции, но, когда кто-то говорит мне что-то про Россию нелицеприятное, для меня это очень больно. А сейчас эти люди, которые работают от имени Российской Федерации, говорят такое… Я хотела подчеркнуть, что закон говорит, что тот, кто был репрессирован и даже не имел советского гражданства, где бы он не жил сейчас, он имеет полное право на реабилитацию и денежную компенсацию потерянного имущества. Так в чем же дело? Если я предоставила все, что требовалось?! В свой последний визит в Москву я обратилась к служащим: «Вы скажите, что еще надо привезти, какие документы?». Они ответили, что, мол, нет, нет, ничего не надо, вы и так привезли уже больше, чем требовалось. В чем же дело? Если служащие чего-то не понимают, пусть обратятся к своему начальству. А позорить Российскую Федерацию, такую державу, вот таким отношением, не надо.
- Желаем вам успеха в этом сложном деле! Пусть потомки репрессированных получат хоть какую-то компенсацию за то, что пришлось пережить их предкам, понтийским грекам, в Советском Союзе.
- Спасибо. Мне помогает очень много людей, хороших людей, в том числе, и в этих службах. Я благодарю Бога за всех этих людей и за то, что он рядом со мной и мне помогает. Я верю. Все должно закончиться, два года длится это дело. Еще раз акцентирую внимание: я не хочу никаких скандалов, хочу, чтобы в этом деле была поставлена точка. Чтобы люди получили причитающееся им по закону.

Нонна ДАЙГОРОДОВА,

специально для «МиО»